В июле-августе 1944 года этот кавалер Рыцарского креста писал в дневнике о том, как ворует с огородов картошку и пробирается за линию фронта к своим.
В киноэпопее Юрия Озерова «Освобождение» в той части, которая посвящена Белорусской операции лета 1944 года, есть кадры горящего Бобруйска. Жутко-апокалипсическая картина: немцы уходят из города, и в перспективе ночной улицы пылают дома — «прощальная» работа факельщиков. Глядя на эти кадры, вдруг задаю себе вопрос: у нас кто-либо когда-нибудь называл имена тех, кто конкретно поджигал город? Поджигал не только Бобруйск, но и сотни других городов, местечек и деревень Беларуси. Ведь все послевоенное время в нашей историко-мемуарной литературе преимущественно говорилось о каких-то абстрактных немецко-фашистских захватчиках, и практически никто из исследователей не давал сведений о структуре, персонально о командном составе и о «славном боевом пути» частей Вермахта.
Считаю, что зло не должно оставаться анонимным, и поэтому берусь за описание одной своеобразно примечательной фигуры.
За фотографию с автографом полковника Артура Юттнера, командира 532-го гренадерского полка 383-й пехотной дивизии, кавалера высшей награды Третьего рейха — Рыцарского креста с мечами, на англоязычном интернет-сайте «Military autographs», где выставлены на продажу «реликвии» Вермахта, просят всего 36 долларов.
Полковник Юттнер (Juttner), битый гитлеровский вояка, по нашей земле, скрываясь, как загнанный зверь, совершил в июле-августе 1944 года свой 400-километровый переход от Бобруйска до Белостока и после 44 суток блужданий по советским тылам прорвался-таки сквозь линию фронта к своим.
Подвиг? Назовем это выдающимся в своем роде военным достижением…
Фотокарточка полковника-окруженца — она где-то там, далеко. А вот в Минске, в фондах Национального архива, есть нечто более интересное: дневник боевых действий (Kriegstagebuch) того самого 532-го полка, которым командовал Юттнер. Попал к нам этот документ следующим образом.
Во второй половине 1944 года в немецком городе Рудольштадт (Тюрингия) действовал особый ликвидационный штаб, который собирал остатки перемолотых на Восточном фронте частей. Одновременно шла фильтрация вырвавшихся из советского окружения офицеров, здесь они писали боевые отчеты. Так был оформлен в особую папку дневник Юттнера — его, похоже, использовали в штабах для изучения опыта выхода из окружений.
Весной 1945 года советская военная разведка захватила этот документ, и в Минске он осел по одной, очевидно, причине: требовалось проанализировать по линии Смерша слабые места в системе наших тыловых охранений и, возможно, наказать виновных в допущении «анабасиса» полковника Юттнера.
…Начиналось все фанатичным прорывом немцев из окруженного Бобруйска в ночь на 29 июня 1944 года. Раскрываем книгу Константина Рокоссовского «Солдатский долг» и на странице 270 читаем описание того события:
«Не менее 2 тысяч вражеских солдат и офицеров при поддержке довольно сильного орудийного огня шли на наши позиции. Орудия открыли огонь по атакующим с дистанции семьсот метров, пулеметы — с четырехсот. Гитлеровцы шли. В их гуще разрывались снаряды. Пулеметы выкашивали ряды. Фашисты шли, переступая через трупы своих солдат. Они шли на прорыв, не считаясь ни с чем… В движении этой огромной массы солдат было скорее животное упорство стада, нежели войска, решившего любой ценой навязать свою волю противнику».
А рядом с мемуарами советского полководца кладем донесение о том же прорыве коменданта штаб-квартиры 383-й дивизии барона фон дер Борха:
«Первое сопротивление противник оказал под д. Назаровкой. Между Назаровкой и д. Луки противник подверг маршевую колонну, в состав которой входил и дивизионный штаб, массированному прицельному обстрелу из тяжелых минометов. Между дд. Луки и Щатково противник организовал сильное заграждение. В лесу расположилось примерно 10-12 танков, которые совместно с многочисленными минометами и хорошо вооруженными крупными пехотными партизанскими группами наносили мощные удары по нашим соединениям и вызывали огромные потери. В числе погибших оказался и генерал Гаман. В этой ситуации мы были вынуждены взорвать последние дивизионные орудия».
И такого рода «параллельных мест» в советских и германских источниках можно отыскать немало.
С 15 июля 1944 года 383-я дивизия считалась у немцев расформированной, однако попавший в «котел» командир 532-го полка Юттнер на свой страх и риск собирал по лесам и болотам немцев-окруженцев и пробивался на запад. Любопытно читать его дневник и видеть, как меняется настроение этого человека.
Вот каким геройским выглядит на первых страницах прорыв Юттнера из окружения под Бобруйском:
«29 июня. В лесу вдоль маршевой дороги освободили 4 небольших «котла» и взяли наших людей, но без оружия. Все время останавливались, пели песни о Германии и кричали «ура», чтобы вызвать наших людей из леса».
Однако далее все происходит уже «без песен»:
«30 июня. До 21 часа 30 минут прячемся в болоте, изнемогаем от усталости, время не движется, едим только сухие галеты, пьем болотную воду, невыносимая жара… Пробиваемся через болото, питаемся неспелой черникой».
Вдруг обнаруживается, что «русские прочесывают леса с собаками, ведут поиск отдельных наших групп с самолетов». Ну а как иначе? Следовало помнить, что в дни отступления летом 1941-го у Красной Армии были хорошие учителя…
Голод выгоняет немцев в белорусские села:
«В кустарнике возле д. Борок сделали привал. Послали реквизиционную команду под командой лейтенанта Римайера. Каждому досталось по куску хлеба и кислое молоко. Из-за черствого хлеба у меня сломался зуб».
Да, неважно ощущал себя полковник Юттнер без французских паштетов и булок. Но самым неприятным открытием было «крайне враждебное отношение местного населения». Стоит зайти в деревню и приблизиться к колодцу, как «из ближайших хижин по нам открывают огонь… унтер-офицер Рёкель так тяжело ранен, что мы вынуждены его оставить после того, как несли около 500 метров».
И снова: «Население в деревнях настроено крайне недружелюбно, всегда стреляют в тех, кого мы посылаем за водой… Идем дальше, большое поле черники. До 19 часов 45 минут собирали чернику, все вспотели».
Зато, очевидно, «непотной» работой казались грабежи белорусских крестьян:
«Из сгоревшей деревни, где в хижинах живет гражданское население, взяли несколько картофелин… Из отдельно стоящей усадьбы взяли 1 теленка и пару куриц, поэтому был бульон и по 3 картофелины на человека».
Но не всюду такие реквизиции проходят без потерь. В ряде мест обнаруживается, что злые белорусские бауэры готовы убить из-за курицы:
«4 июля. В 2 часа добыли в деревне Мариновка немного хлеба и пару куриц. Жители защищаются, стреляют из домов, у нас двое раненых. Лейтенанту Римлеру прострелили на груди бинокль. Ели чернику и щавель. Вода в болоте плохая, у людей рвота. В 22 часа перешли железную дорогу Осиповичи — Слуцк».
«13 июля. Остановили повозку с местными жителями и спросили, где проходит фронт. Они говорят: «Фронт в Германии, Германия разбита»… Прошли мимо русского лагеря, нашли армейские газеты, которые освещали события под Слонимом, награждение русских генералов. Тем самым разрушилась надежда, что мы встретим фронт под Слонимом. В оставленном лагере противника нашли размокший хлеб и остатки сыра. Съели с волчьим аппетитом».
Есть у Юттнера описание, как его подчиненные набредают на бывшую стоянку советских танкистов и, словно помойные коты, вылизывают найденные жестянки из-под американских консервов. Дальше становится все хуже:
«15 июля. Местность в 40 км к северо-востоку от Барановичей. Со мной 150 человек. Разместились в сараях на хуторе, сварили картофель. У меня в сапогах разошлись швы, раньше перевязывал их шнурками, но теперь ефрейтор Брандт сшивает их проволокой. В 16 часов атака русских — нас выдал повстречавшийся ранее мальчик-пастух».
Под Барановичами сводный отряд Юттнера был рассеян:
«Нас остается еще 5 офицеров и 18 солдат. Около 9 часов фельдфебель Туммер докладывает, что его, вероятно, увидела девочка-пастушка, так как она внезапно начала отгонять коров. Около 10 часов нас атакуют. Погибает лейтенант Эбелер и 4 солдата».
Со второй половины июля группа пробирающихся на запад немцев ведет животное существование:
«С 2 часов 30 минут до 4 часов собирали с поля молодой картофель. С 7 до 13 часов варили картофель, каждый человек съедает по два полных котелка, но нет соли и нет больше спичек… Встретили сборщиков малины, отобрали ягоды у мужчины и женщины. У мужчины также забрали фитиль и зажигалку».
В первых числах августа начинается польская территория, и это отражено следующей записью:
«Поляки настроены относительно дружелюбно, но у них нигде нет хлеба, только молоко. При попытке добыть еду их женщины поднимают истеричный визг, а мужчины прячутся в сарае».
Ночь на 9 августа Юттнер и восемь его камрадов проводят на капустном поле под Белостоком. Здесь проходит линия фронта. Пока ожидали благоприятного момента для броска, «съели при свете трассирующих пуль по два кочана капусты».
Набив требуху сырой капустой, немцы-окруженцы удачно сиганули в свои окопы — вышли в расположение 367-й дивизии Вермахта. Кавалер Рыцарского креста, полученного еще в 1941 году за взятие Смоленска, полковник Артур Юттнер сделал последнюю запись в своем дневнике:
«На ротном командном пункте нас немного покормили».
…По имеющейся информации, после войны Юттнер прожил еще долго, имел отношение к созданию Бундесвера. Отчего-то думается, что желание воевать на советской земле у него никогда больше не возникало.
По материалам статьи Сергея Крапивина, «Экспресс-новости», 16.08.2007 г.
